0

Назад
На главную
Далее

РУССКИЕ АМАЗОНКИ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА



«Серебряный век» русской поэзии прославили в значительной степени женщины. Некоторых звали «амазонками». Почему?

Она звалась Аделаида


Интерес к женщине, к вопросам пола был характерной чертой русской интеллектуальной и художественной жизни на пороге и в начале XX века. В частности, много спорили об особенностях женской сексуальности. Женщины-поэты преступали вековечные табу. Ныне забытая поэтесса Мария Шкапская заставила заговорить и самое женское тело: лоно, чрево. Критики возмущались: она пишет «об утрате девственности, о половой любви, деторождении, абортах». Почти все так, кроме абортов, но высокая поэзия способна превратить в искусство даже учебник по гинекологии. М.Шкапская вслед за Сапфо доводила эмоциональность стихов до явственных физических ощущений, притом, ощущений именно женских.

Было тело мое без входа…



- писала она от имени девушки. От имени ликующей женщины, зачавшей от любимого мужчины, писала так:

Как много женщин ты ласкал

и скольким ты был близок, милый.

Но нес тебя девятый вал

ко мне с неудержимой силой.

…Что вся твоя и вся в огне,

полна тобой, как медом чаша.

Пришел, вкусил и весь во мне,

и вот дитя – мое, и наше.


Любовь женщины к женщине не стала открытием русской богемы. Тема женского гомосексуализма давно обсуждалась в Европе - в литературе и публицистике (а практиковались эти отношения всегда и везде – и в аристократических кругах, и в женских учебных заведениях, монастырях и тюрьмах - но потаенно). Надо пояснить, что термин гомосексуализм происходит от греческого homos, что означает «такой же», а не от латинского homo - человек, как многие ошибочно полагают, поэтому гомосексуализм бывает и женский и мужской.

К «зарубежному опыту» сапфических отношений обратилась талантливая русская писательница Аделаида Герцык. Она родилась в дворянской семье с польско-литовскими и шведско-немецкими корнями. В начале века Аделаида полюбила известного юриста и поэта А.М.Бобрищева-Пушкина, который был много старше ее и женат к тому же. Под влиянием этого чувства Герцык начала писать стихи. Но в 1903 году ее возлюбленный внезапно скончался. Аделаида пережила такое сильное потрясение, что почти оглохла. Но это же потрясение словно открыло ей внутренний, поэтический слух. Ее стихи начали печататься в журналах, в 1910 году вышел первый сборник стихов. Один цикл стихов под названием «Из круга женского» с подзаголовком «Полусафические строки» обращен к памяти Сапфо, проникнут стремлением разгадать тайну женской души (Подробно о судьбе и творчестве великой гречанки рассказано в очерке «Сапфо – десятая муза», «Совершенно секретно», № 7). Аделаида Герцык написала и несколько книг прозы.

В очерке «История одной дружбы» она рассказала о духовном и интимном союзе немецкой писательницы Беттины Брентано (в замужестве фон Арним) с поэтессой Каролиной фон Гюндероде. Очерк был основан на переписке двух подруг и романе «Гюндероде». «Страстная дружба» Беттины и Каролины стала для русских женщин-поэтов начала века, если угодно, идеальным примером: в этом союзе гармонично соединились творчество, высокие чувства, общественный вызов и полное взаимопроникновение - в каком угодно смысле. Конечно, и эта дружба-любовь не была безоблачной. Каролина, старшая из подруг, была натурой сложной, отчасти истерической. Она вечно сомневалась – и в собственном таланте, и, очевидно, в чистоте взаимоотношений с подругой. Каролина показала Беттине кинжал, который всегда носила с собою. В 1806 году она закололась этим самым кинжалом …

Именно по отношению к Беттине и другим германским женским «союзам» появилось новое (старое как мир!) мифологическое наименование: «амазонки» - как символ самодостаточных женщин, полностью отделивших себя от мира мужчин. Романтическая связь с Каролиной оказалась лишь коротким эпизодом в долгой жизни Беттины фон Арним. Она воспела свои отношения с подругой-любовницей, но вскоре вышла замуж, воспитала семерых детей и оставила заметный след в культуре Германии. Еще недавно, когда германской валютой были марки, портреты Беттины фон Арним украшали банкноты в 5 и в 1000 марок – очевидно, чтобы ее помнил и бедный немец, и богатый.

Так и Аделаида Герцык, отдав дань восхищения своим героиням, стала счастливой женой и матерью, успешной писательницей, хозяйкой литературного салона в Петербурге и дачи в Крыму, где также бывали и гостили поэты, писатели и философы. Там, в Судаке, поэтессу застала революция 1918 года. Затем Крым оказался ловушкой для многих «бывших», в том числе для выдающихся мастеров литературы и искусства. Аделаида Герцык побывала даже в тюрьме. В подвале ВЧК она написала цикл стихотворений «Подвальные». Молодой следователь, которому стихи очень понравились, освободил поэтессу в обмен на авторскую рукопись этих стихов. Да, в то время поэзия еще иногда спасала. Позднее – только губила.

Аделаиде Герцык так и не удалось покинуть прекрасный и проклятый «остров Крым», она влачила жалкое существование, и только новые стихи наполняли ее жизнь смыслом. Писательница умерла в Судаке в 1925 году.

Декадентская мадонна


Еще одной характерной чертой начала XX века была карнавальность, страсть к переодеванию, перемене облика. Впрочем, само время являло таких странных персонажей, которым никакая маска не требовалась.

Знаменитая поэтесса Зинаида Гиппиус была эффектной женщиной, но одновременно напоминала и мужчину. Часто носила мужской костюм – так и на портрете кисти Льва Бакста она изображена в образе денди XIX века. Некоторые стихи Гиппиус писала от мужского лица. В ее облике словно воплотилось еще одно модное понятие того времени – андрогин, существо, в равной степени сочетающее в физическом и психологическом облике черты мужественности и женственности. В движении человечества к андрогинности видели тогда будущность всемирной и всеобщей любви. Современницы-женщины считали поэтессу гермафродитом (вообще женщины ее не любили), мужчины были к ней мягче. С.Маковский, редактор знаменитого журнала «Аполлон» писал, что «телесная женскость Гиппиус была недоразвитой; совсем женщиной, матерью сделаться она физически не могла».

Зинаида Гиппиус увлеченно исполняла то одну, то другую роль. Сначала она создавала имидж «декадентской мадонны», женщины-вамп, для которой нет морали, нет запретов.

И я такая добрая,

Влюблюсь – так присосусь.

Как ласковая кобра я,

Ласкаясь, обовьюсь.

Ее самолюбование доходило до кощунства: «Люблю я себя, как Бога!»

А потом – резкая смена амплуа: брак с писателем и философом Д.С.Мережковским, погружение в мировые проблемы. Зинаида Гиппиус организует религиозно-философское общество, а задачу поэта отныне видит в том, чтобы активно и непосредственно влиять на жизнь. С одной стороны, она живет с Мережковским, по ее словам, «не разлучаясь ни на один день», с другой – демонстративно носит длинную косу как знак девичьей нетронутости.

Эта семья экспериментировала с отношениями a trois (втроем): в 1905 году Гиппиус и Мережковский странно сблизились с литературным критиком Д.В.Философовым, которого женщины не интересовали, одно время он был возлюбленным мецената и учредителя «Русских сезонов» в Париже Сергея Дягилева. Позднее Гиппиус, Мережковский и Философов жили в одной квартире. Гиппиус старалась подвести под этот союз некое религиозно-теоретическое обоснование: то писала о «триединой семье» в человеческом понимании (она, муж и друг семьи), то доходила до полного кощунства, приплетая сюда и Троицу… Однако для Гиппиус всегда была свойственна незавершенность, неопределенность отношений. Она писала Философову: «Было бы проще и удобнее, если б ты был женщиной… Я бы за тобой «ухаживала» (как мне часто и хотелось)». (Об исканиях творческой интеллигенции, в том числе, в интимной жизни на рубеже XIX-XX вв. рассказано в очерке «Русские наследницы Сапфо, опубликованном в прошлом номере «Совершенно секретно».)

Надо сказать, что и творчество Гиппиус приобретало все более выраженный мужской характер. Поэт В.Ходасевич писал, что у нее внутри происходит борьба «поэтической души с непоэтическим умом».

Если верить воспоминаниям Мариэтты Шагинян, написанным ею в очень преклонном возрасте, то З.Гиппиус наметила и ее на роль «третьей». В ту пору Шагинян была, можно сказать, ученицей Мережковского, но по своей наивности не понимала, что происходит в «нехорошей квартире». Глаза ей открыл философ-священник Павел Флоренский, сказав: «Не секрет для читающей публики, что Зинаида Гиппиус – особа извращенной морали, опасная для молодых девушек». Но, поскольку Мариэтта по-прежнему ничего не понимала, о.Павел вздохнул, написал на листке из блокнота греческое слово и показал его девушке. Шагинян и этого слова не знала, но сделала вид, что поняла. Во всяком случае, честь и репутация юной поэтессы была спасена.

Да, были у Зинаиды Гиппиус и любовницы: в юности кузина Соня, в зрелом возрасте – поэтесса Поликсена Соловьева. И уже в тридцатые годы в эмиграции сложились «любовнобратские» отношения с Татьяной Манухиной, теологом, выступавшей за единую Экуменическую церковь.

К этому времени Гиппиус уже разобралась в своих предпочтениях. Она действительно была женщиной андрогинного склада, испытывала сексуальное желание только внутри себя, оно не было направлено вовне, не имело объекта. Она не хотела какой-либо определенной формы любви, они ее в равной степени не удовлетворяли, а если и испытывала влечение, то лишь к женщинам и мужчинам «с двоящимся полом». «Мне нравится тут обман возможности, - писала Гиппиус. - Это мне ужасно близко».

Вобщем, «странная женщина, странная»! Да и женщина ли? По сравнению с Гиппиус, поэтесса Поликсена Соловьева выглядят почти естественно.

Под именем Allegro


Поликсена Соловьева была последним, двенадцатым ребенком в семье выдающегося историка В.С.Соловьева. Ее родным братом был философ и поэт Владимир Соловьев, оказавший огромное влияние на умы современников.

Поликсена проявляла равные способности к поэзии и рисованию, занималась в Школе живописи, ваяния и зодчества. Ее иллюстрации и виньетки охотно печатали столичные журналы. Стихи Поликсены были известны даже гимназистам, так как несколько стихотворений вошло в хрестоматии. Как поэтесса она дебютировала в 1895 году под псевдонимом Allegro и все стихи писала от мужского лица. Благодаря авторитету семьи, особенно брата, Поликсена познакомилась с ведущими поэтами и философами Петербурга, бывала и на «Башне» Иванова, и в салоне Зинаиды Гиппиус. Об интимной связи двух поэтесс известно только со слов Гиппиус. Косвенным подтверждением со стороны Соловьевой можно считать ее стихотворение, посвященное «декадентской мадонне»:

Чем леденей и ближе дышит смерть,

Тем жарче алость поцелуя,

И стонет страсть в надгробном «аллилуйя»…

Однако ранние стихи Поликсены были слабыми, подражательными. Неумеренные похвалы сильно повредили ее творчеству. И только второй сборник «Иней» (1905 год) можно считать зрелым. Александр Блок писал о нем: «И вот мы встречаем новую и тихую поэзию…»

Мы, как встарь, идем рука с рукою

Для людей непонятной четой:

Я с моею огненной тоскою,

Ты – с твоею белою мечтой.

Сборник «Иней» был посвящен Наталье Ивановне Манасеиной, детской писательнице, подруге и спутнице жизни Поликсены Соловьевой до последних ее дней. Подруги основали и издавали детский журнал «Тропинка», который был в ту пору лучшим детским изданием. Благодаря усилиям Соловьевой, в журнале печатались А. Блок, Федор Сологуб, Андрей Белый, К. Бальмонт, К. Чуковский, Саша Черный, Л. Зиновьева-Аннибал, А. Ремизов, З. Гиппиус. Для «Тропинки» рисовали И. Билибин и М. Нестеров. Именно в этом журнале дебютировали Сергей Городецкий и Алексей Толстой. Кстати, в «Тропинке» впервые была опубликована сказка Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес» в переводе Поликсены Соловьевой. Под издательской маркой «Тропинка» выходили также детские книжки и книги для взрослых на темы воспитания. В 1908 году на выставке «Искусство в жизни ребенка» издательство «Тропинка» было награждено золотой медалью.
Мало кто заметил в стихах Allegro завуалированные «сапфизмы»:

Ты была девочкой беленькой и маленькой…

- этот стих так напоминает обращение Сапфо к любимой Аттиде: «Ты казалась мне ребенком невзрачным, маленьким…» Но у Поликсены Соловьевой любовь к девочке в этом стихотворении – это еще и тоска несостоявшейся матери, плач по ребенку, которого нет и быть не может.

Порой мое сердце внемлет детскому крику

И бьется жарче и нежней…

Эта тема, впервые выраженная Соловьевой, тема, образно говоря, бесплодной смоковницы, проклятой богом, еще отзовется в стихах другой «амазонки» Серебряного века.

В первые годы подругам П.Соловьевой и Н.Манасеиной сопутствовал успех, они жили в достатке, зиму проводили в Петербурге, летом жили на даче в Коктебеле. Там Поликсена Соловьева познакомились с первооткрывателем и старожилом Коктебеля Максимилианом Волошиным, дружба с которым продолжалась всю жизнь.

Но в 1912 году журнал и издательство прекратили существование из-за финансовых трудностей. Выходили новые сборники стихов и прозы Поликсены Соловьевой, в художественном отношении – неровные, несовершенные. Тем не менее, М.Волошин обмечал необычный поэтический голос поэтессы: «почти мужской контральто с женскими грудными нотами». Стихи Allegro высоко оценил великий князь К.К.Романов, тоже поэт. Его отзыв фактически являлся представлением на награждение в Академию наук. С подачи Романова поэтессу наградили золотой Пушкинской медалью. Но эта награда поставила Поликсену в неловкое положение. «Теперь, верно, надо мной смеются, - писала она поэту Вяч. Иванову. – Конечно, ее следовало дать не мне, я это знаю, и поэтому оказанная честь меня мало радует».

Соловьева и Манасеина в революционные годы тоже оказались «крымскими пленницами». Они испытали все тяготы гражданской войны и последовавшей разрухи. Поэтесса преподавала в литературной студии при Феодосийском наробразе, читала лекции в Народном университете, созданном в Коктебеле, служила библиотекарем в санатории, иногда печаталась в крымских журналах, изредка получала академические пайки, которые выбивал для писателей Волошин. Но самым верным заработком было вышивание тюбетеек для курортников. В эту пору две пожилые и больные женщины оставались единственной опорой друг для друга. Марина Цветаева вспоминала: «Трогательное и страшное видение, на диком крымском берегу, двух дам, уже пожилых и проживших жизнь вместе. Одна – сестра большого славянского мыслителя… Тот же светлый лоб, те же грозовые глаза, те же пухлые и нагие губы. И вокруг них была пустота, более пустая, чем вокруг состарившейся бездетной «нормальной» пары, пустота более отчуждающая, более опустошающая…» (Запомним слова Цветаевой о бездетности таких пар, о пустоте, окружающей их.)

В последний год жизни Поликсена Соловьева еще увидела опубликованным сборник с пророческим названием «Последние стихи». Она была тяжело больна, требовалась операция. Волошин и Чуковский помогли выехать в Москву. Операция прошла успешно, но организм был уже слишком ослаблен. 16 августа 1924 года поэтесса скончалась. Ее могилу и сейчас можно найти среди семейных захоронений Соловьевых на кладбище Новодевичьего монастыря.

Трагическая леди


София Парнок – первая русская поэтесса, в творчестве которой сапфическая тема занимает центральное место. Разумеется, не во всех стихах адресат явно обозначен. Читатель, не знакомый с биографией автора, вполне может воспринять многие стихи С.Парнок как традиционную любовную лирику, хотя и предельно откровенную, чувственно обнаженную. Но и не только любовную – София Парнок писала возвышенные стихи о природе, о музыке, философскую лирику. Выступала как критик под мужским псевдонимом Андрей Полянин. По форме ее стихи также следовали классической русской традиции. «Мы - последний цвет, распустившийся под солнцем Пушкина», - писала поэтесса о себе и поэтах своего круга. Сильное влияние на творчество Парнок оказала русская поэтесса XIX века Каролина Павлова (подробнее о ней – в прошлом номере).

София Парнок (настоящая фамилия Парнах) родилась в Таганроге в семье аптекаря. Сочинять стихи начала в гимназические годы, возможно, под впечатлением первой любви к подруге Надежде Поляковой. Этот роман продолжался пять лет, Поляковой посвящены почти все стихи этого периода.

Туго сложен рот твой маленький,

Взгляд прозрачен твой и тих, -

Знаю, у девичьей спаленки

Не бродил еще жених.

Надо сказать, что дореволюционные женские гимназии и частные пансионы являли собой, с одной стороны, этакие монастыри со строгим уставом. Рассказывали как действительный случай: одна директриса пансиона запретила выпускать воспитанниц на улицу, потому что там «голые лошади бегают». С другой стороны, в этих заведениях процветали восторженно-экзальтированные отношения между воспитанницами: записки, вздохи, тайные пожатья рук… Девочки младших классов имели своих «обожэ» среди старшеклассниц, гордились, если те оказывали им внимание, ревновали, ссорились из-за того, чья «обожэ» лучше. Обычным делом были влюбленности как в наставниц, так и в преподавателей-мужчин. Конечно, ничего безнравственного в том не было, однако наэлектризованная атмосфера девичьей дружбы-влюбленности являлась питательной средой для возникновения сапфических отношений.

Гимназию София окончила с золотой медалью и вместе с Поляковой уехала в Женеву, где училась в консерватории. Профессиональным музыкантом она не стала, вернулась в Россию и поступила на юридический факультет Высших женских курсов. А вот брат ее, Валентин Парнах сделался известным танцором и музыкантом, его считают зачинателем российского джаза. В 1906 году стихи Софии Парнок начинали печататься в журналах.

В эти годы София Парнок, видимо, еще тяготилась своим «инаколюбием», да и отношения с Надеждой Поляковой становились порой мучительными. По здравому ли размышлению, или от отчаяния, но в 1907 году София вышла замуж за литературоведа, теоретика драмы В.М.Вилькенштейна. Их брак был недолгим, меньше двух лет. Замужество не прервало связи поэтессы с первой возлюбленной. София Парнок была личностью страстной, но одновременно глубокой, одухотворенной. Ей было свойственно постоянное самоосуждение: «Когда я оглядываюсь на мою жизнь, я испытываю неловкость, как при чтении бульварного романа…» Около 1910 года София приняла православное крещение. В тот же период, кстати, перешла в православие лютеранка Аделаида Герцык. (По некоторым свидетельствам, С.Парнок одно время жила с сестрой Аделаиды, Евгенией Герцык.) Решения двух поэтесс креститься в православную веру отражают их личные духовные искания и общий религиозно-мистический настрой тех лет. Мысли о Боге, о России также становятся темами стихов Софии Парнок.

Люблю тебя в твоем просторе я

И в каждой вязкой колее.

Пусть у Европы есть история, -

Но у России: житие.

В 1914 году встретились София Парнок и Марина Цветаева, их знакомство состоялось в салоне Аделаиды Герцык. Две поэтессы полюбили друг друга. Их роман продолжался около двух лет. Если для старшей – Парнок – такая связь была естественной, то Цветаевой - потрясение. Как она переживала свои новые чувства и отношения, какими стихами отозвалась, будет рассказано несколько позже. Сейчас речь о Парнок, о «трагической леди», как назвала ее Марина. В начале романа Софии тоже пришли на память стихи Сапфо, обращенные к юной Аттиде:

«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою» -

Ах, одностишья стрелой Сафо пронзила меня!

Ночью задумалась я над курчавой головкою,

Нежностью матери страсть в бешеном сердце сменя.

Еще два стихотворения С.Парнок непосредственно обращены к Марине Цветаевой. Но в начале 1916 года они расстались, причем, «ушла» София, без гнева и обиды, чего не скажешь о «брошенной» Марине. Впоследствии Парнок с неизменно добрыми чувствами вспоминала подругу, с большим вниманием следила за ее творчеством, портрет Цветаевой всегда стоял на ее письменном столе. В жизни Парнок появилась новая подруга – актриса Людмила Эрарская, экзотическая брюнетка кавказских кровей. Марина Цветаева ревниво обрисовала соперницу: «очень большая, толстая, черная». Конечно, для Софии Парнок ее возлюбленная была совсем другой, ей посвящены такие строки:

За что мне сие, о Боже мой?

Свет в моем сердце несветлом!...

Впоследствии поэтесса написала либретто к опере А.Спендиарова «Алмаст» на сюжет старинной армянской легенды. В образе княгини Алмаст Парнок изобразила Л.Эрарскую.

В судьбе этой пары тоже были – Крым, революция, безденежье, голод. Обе подруги вернулись в Москву в начале 1920-х годов. В этот период советская власть либерально относилась к интимной сфере. Повсюду шли дискуссии о свободной любви, она рассматривалась как демократическое завоевание революции. Гражданский брак законодательно приравняли к официальному. Было отменено преследование за гомосексуальные связи. Кооперативные издательства печатали довольно смелые эротические произведения. Выходили и сборники стихов Софии Парнок. В 1922-1928 году вышло четыре книги ее стихотворений. Как раз в двадцать восьмом, с усилением власти Сталина, все названные послабления были свернуты, гайки закручены до хруста. Больше не было опубликовано ни одной строчки Софии Парнок. Как раз в эти годы поэтесса увлеклась женщиной не из «своего круга»: ее возлюбленная Ольга Цубербиллер была профессором математики МГУ. Умная, скромная женщина с печальными глазами. София писала о ней:

Как музыку, люблю твою печаль,

Улыбку, так похожую на слезы, -

Вот так звенит надтреснутый хрусталь,

Вот так декабрьские благоухают розы.

Эта пара запомнилась современникам: «Они были одеты очень просто и в общем одинаково, всегда носили строгий, в основном мужеподобный наряд, состоящий из пиджака и юбки ниже колена с каймой. Обе носили рубашки и галстуки. Их ботинки были неизменно одного стиля oxford, коричневые на низком каблуке». Словом, типичные представительницы профессорско-преподавательского состава. Но посвященные сразу опознавали «по одежке» лесбийскую пару.

София Парнок зарабатывала на жизнь переводами, и продолжала писать стихи - «в стол», без какой-либо надежды на опубликование. Последние поэтические циклы «Большая медведица» и «Ненужное добро» ставят Парнок вровень с выдающимися мастерами. Опубликованы они лишь недавно.

Незадолго до смерти София Парнок встретила свою последнюю любовь – Нину Веденееву, ученого-физика. Для Веденеевой это был первый интимный опыт такого рода. В первые дни еще не утоленной страсти поэтесса обращалась к ней:

Глаза распахнуты и стиснут рот,

И хочется мне крикнуть грубо:

«О, бестолковая! Наоборот, -

Закрой, закрой глаза, открой мне губы!»

«Седая Муза», «Седая Ева» - так обращалась поэтесса к возлюбленной, звала ее в неизведанное: «Дай руку и пойдем в наш грешный рай!..»

Удивительно, но все подруги «трагической леди», за исключением Марины Цветаевой, сохранили с ней трогательные отношения, не ревновали и не обижались. У постели умирающей Софии сидели бок о бок О.Н.Цубербиллер и Н.Е.Веденеева. А Людмила Эрарская через несколько дней писала подруге о своей «сопернице» - Цубербиллер: «О.Н. - святой человек… была героем при жизни Сони и осталась ею после смерти».

София Парнок умерла 26 августа 1933 года и похоронена на немецком кладбище в Лефортово. Сомнительное счастье амазонок Серебряного века в том, что они, хотя и пережили свой век, но не дожили до страшных лет, когда инаколюбие стало инакомыслием, а значит, преступлением.

Дожила только Цветаева, и – не смогла жить.

Несчастная Амазонка


Великая русская поэтесса Марина Цветаева не нуждается в представлении. Некоторые стороны ее жизни и творчества стали известны довольно поздно, упорно замалчивались либо считались малозначащими. Напрасно. Ее «хождение» в область запретного и ранее неизведанного ничего не убавило, а прибавило многое.

Странный эпизод из детства: Марина с сестрой Анастасией и отцом были в Германии, и там им предложили на выбор статуэтки – слепки античных статуй. Марина выбрала сразу: «Кто она – не знаю. Знаю одно – моя!» Это была Пенфесилея, царица амазонок. «Итак, моя любовь с первого взгляда – Амазонка!» Позднее Марина Цветаева постоянно возвращалась к этому образу, создавая свой собственный миф об амазонках.

В 1914 году Цветаева уже заявила о себе как талантливая поэтесса, по крайней мере, в Москве (Петербург всегда оставался к ней холоден). Она – любимая жена и молодая мать. Они – обеспеченная семья. Правда, Марина натура увлекающаяся, но свои увлечения она чаще переживает в воображении, чем в действительности.

В октябре она встретилась с поэтессой Софией Парнок.

Я помню, с каким вошли Вы

Лицом – без малейшей краски,

Как встали, кусая пальчик,

Чуть голову наклоняя…

- вспоминала Цветаева. Роман вспыхнул моментально, необъяснимо:

Не женщина и не мальчик, -

А что-то сильнее меня!

Парнок была старше на семь лет. В этих отношениях «старшая-младшая» было что-то от материнско-дочерних отношений.

В оны дни ты мне была как мать,

Я в ночи могла тебя позвать…

- писала Цветаева. Она даже несколько переигрывала свою роль, представляя себя более инфантильной, чем была на самом деле: «Я Вашей юностью была, / Которая проходит мимо», «Ваш маленький Кай замерз, / О снежная Королева!» В действительности самолюбивая, гордая Марина была далеко не ребенок, а, вообще говоря, сложный партнер - и с мужчиной, и, тем более, с женщиной.

Как, почему это случилось? Возможно, ближе всех к разгадке подошла подруга Марининой юности Майя Кудашева, жена Ромена Роллана, много помогавшая Цветаевой в Париже в годы эмиграции. «Я думаю, когда Марина вышла замуж за Сережу, это была обычная любовь между мужчиной и женщиной и, как вы знаете, в таких случаях женщина ничего не испытывает… На самом деле Софья Парнок открыла Марине, что такое физическая любовь…»

Они стали вместе появляться на людях, ездили в Святые горы. Пожалуй, они даже намеренно эпатировали общество, как вспоминал очевидец: «Марина Цветаева тогда считалась лесбиянкой… Она приходила с поэтом Софьей Парнок. Обе сидели в обнимку и вдвоем, по очереди, курили одну папиросу».

Семья и окружение Цветаевой во всем винили Парнок, а Марину считали жертвой развратной искусительницы. Наконец, одна доброжелательница решила поговорить с Софией Парнок на чистоту. Потом она признавалась, что «были минуты в разговорах, когда мне было стыдно за себя за то, что я говорила о ней с другими людьми, осуждая ее, или изрекала холодно безапелляционные приговоры, достойные палача…»

Только муж оставался наружно спокоен, как всегда, когда Марина увлекалась, неважно кем. Вскоре он ушел добровольцем на войну, служил в санитарном поезде. Марина была очень близка с сестрой мужа, откровенно писала ей из Святых гор: «Соня меня очень любит и я ее люблю – и это вечно, и от нее я не смогу уйти». В том же письме она признавалась и в любви к мужу. Примечательно, что Цветаева пишет о Парнок – «очень любит», а о себе – просто «люблю». Марина была уверена, что она – главная героиня этого романа… Увы, все это происходило на глазах дочери, хоть и маленькой, но сообразительной. Несколько позже она поняла характер взаимоотношений мамы и тети Сони. Впоследствии Ариадна Эфрон тоже связала свою судьбу с подругой - Адой Шкодиной и жила с ней до последних дней.

Стихи Марины Цветаевой 1914-1916 годов являются по сути лирическим дневником, зафиксировавшим возникновение и развитие ее отношений с Софией Парнок. Но лирическая героиня – это все же несколько вымышленный персонаж. Наверняка в их отношениях случались ссоры, периоды охлаждений, капризы, просто раздражение. Не будем забывать, что Парнок уже освоилась в своей «инакости», а Цветаева еще мучилась с самоопределением. В стихах уже было предчувствие разрыва. И он наступил.

В феврале 1916 года Цветаева вернулась из Петербурга, где пережила мимолетный роман с Осипом Мандельштамом. Развития эти отношения не получили. Марина пришла к подруге и обнаружила там соперницу – актрису Л.Эрарскую. Это был жестокий удар по самолюбию Цветаевой. Все ее предыдущие увлечения она прекращала сама, этот принцип она называла «честь разрыва». А тут… Марина никогда не простила бывшую подругу с ее «треклятой страстью», как она писала.

Стихи, посвященные отношениям с Парнок, составили цикл, который Цветаева сначала назвала «Ошибка». Какой смысл она вкладывала в это название? Заблуждалась ли она на счет своей возлюбленной? Или поэтесса имела в виду ошибку природы?.. Позднее, в редакции 1940 года цикл получил название «Подруге». Но он еще долго оставался потаенным. Первая публикация состоялась в Париже в 1972 году, в Советском Союзе и того позже. Стихи получили у нас известность, романс «Под лаской плюшевого пледа» на стихи из этого цикла зазвучал даже с киноэкрана, но сами авторы фильма не знали, кто там, под пледом, и какую такую любовь они воспевают вместе с Цветаевой… В 1919 году Марина Цветаева сама утешилась в объятиях актрисы – Софии (тоже!) Голлидэй из труппы Второй студии МХАТа. Ей также посвящен цикл стихов, под нее написаны пьесы «Фортуна», «Приключение» и «Каменный ангел». Когда, уже в эмиграции, Марина Цветаева узнала о смерти Голлидэй, она написала автобиографическую «Повесть о Сонечке». Если верить рассказчице, то были действительно сильные и глубокие чувства, но пронизанные какой-то чрезмерной экзальтацией. Если и в самом деле такова была любовь Марины Цветаевой, то становится понятно, почему ее оставила Соня-первая, а потом и Соня-вторая. О разрыве со второй Цветаева писала: «Сонечка ушла от меня – в свою женскую судьбу», - то есть, ее уход был «послушанием своему женскому назначению: любить мужчину…»

Марину Цветаеву и в дальнейшем влекло к женщинам, у нее были и реально пережитые романы, и платонические влюбленности. И всю жизнь она тяготилась своим инаколюбием, то находила ему объяснение и оправдание, то мучилась и размышляла об этом. В 1932 году Марина Цветаева написала лирико-философское эссе «Письмо к Амазонке». Предыстория этой работы такова. В Париже тогда жила богатая эмансипированная дама с лесбийскими наклонностями Натали Клиффорд Барни. Она была автором своеобразного сапфического манифеста «Мысли Амазонки». В ее великосветском салоне собирались парижские знаменитости и даже кинозвезды. Однажды туда пригласили и Цветаеву. Поэтесса читала собственный французский перевод своей поэмы «Молодец» по мотивам русского фольклора. Ее встретили холодно, хозяйка не только не помогла Цветаевой, хотя обещала – у нее было собственное издательство, но и потеряла рукопись. Эссе Цветаевой было полемическим ответом на книгу Барни, но в эссе улавливается и личная обида автора, скрытая за вежливым доброжелательным тоном.

Марина Цветаева указывает на главный изъян сапфического манифеста Барни: «этот пробел, эта черная пустота – Ребенок… Ибо Ребенок есть врожденная данность, он в нас еще до любви, до возлюбленного. Это его желание быть раскрывает наши объятия». Это главное, непреодолимое препятствие на пути лесбийской пары к счастью – невозможность иметь ребенка от возлюбленной. Тут сама природа встает у них на пути, а она неумолима.

Поэтесса рассуждает о ролях в лесбийских «семьях», о старении подруг, об их отчужденности в мире «нормальных» мужчин и женщин. Здесь она вспоминает состарившуюся пару П.Соловьеву и Н.Манесеину, видимо, их опыт не показался ей привлекательным. «Проклятая раса» - пишет Марина Цветаева, в том числе, и о себе. Она приходит к неожиданному заключению: «Мужчина, после женщины, какая простота, какая доброта, какая открытость. Какая свобода! Какая чистота».

С такими мыслями Марина Цветаева вступала в последнее десятилетие своей жизни. И как знать, может быть, среди уже известных и названных причин ее добровольного ухода из жизни в августе 1941 года была и потаенная, связанная с неосуществимостью – в принципе - ее любви?

С уходом Марины Цветаевой племя страстных амазонок словно растворилось в туманах русских равнин.


* * *


Назад
На главную
Далее




Написать письмо

 © 2005-2010 www.sergey-makeev.ru